Аэропланы над Мукденом - Страница 80

На пределе дальности «Русские Витязи» контролировали практически полностью южное и юго-восточное побережье Кореи, а ближние воды находилось под присмотром летающих лодок «Морской Витязь». Их не хватало для полной морской блокады японских сил в Маньчжурии и Корее, но количество пущенных на дно транспортных судов было настолько угрожающим, что Япония за полгода истощила запас грузового тоннажа. Стало быть, отважный Куропаткин ждет, когда армия противника настолько оголодает, что сдастся без боя.

Ныне Пензенский 121-й пехотный полк 1-й бригады 31-й пехотной дивизии, куда экс-военлета забросила судьба после череды переводов и ранения, стоял под Мукденом и вкушал прелести военнопалаточного быта действующей армии в зимний период. Громадное количество войск, перемещенных в Маньчжурию накануне решающих победных битв девятьсот пятого года, не позволяло их толком разместить. Лишь офицеры 121-го полка ютились в китайских домишках, палатки рядового состава и унтеров гнездились на звенящей от мороза земле, разрываемые шквалистым ветром и сохраняющие минимум тепла.

Китайцев выселили заблаговременно. Князь Куропаткин, тщательный и методичный человек, всегда все предусматривал. Ему не удавалось ни разу предсказать лишь действия японских генералов, которые вносили неразбериху в его академически правильные построения и заставляли отступать на территорию, где он мог снова навести образцовый порядок.

Опрокинув рюмку-другую после обеда, весьма скудного и не намного лучшего, чем солдатский паек, Дорожинский одел зимнюю летную куртку, фуражку, замотался башлыком и покинул дом, заполняя время проверкой работ 3-го батальона. Армия, отказывающаяся наступать, вынуждена воевать от обороны. Шансы полка встретить японцев именно здесь стремились к нулю, но командование бригады дало приказ окопаться, полагая, что перед боями солдат необходимо чем-то занять. Вот только трудоемкие земляные работы на пронизывающем ветру в промерзшем грунте, с минимумом шанцевого инструмента и в основном подручными средствами, не соответствовали рациону питания и обмундированию пензенцев. Кутаясь в нелепый башлык, офицер думал о том, что у противника из южной страны зимнее обмундирование куда лучше, чем у нас, северян. Даже солдатская зимняя шинель в армии микадо теплее русской офицерской, а воротник оторочен собачьим мехом. Игнорируя глухое ворчание комполка, Дорожинский извлек старую куртку гатчинских времен, которую носил с пехотными фуражкой и башлыком. Наплевать, фронт — не брусчатка Дворцовой площади.

— Вашбродь, тута подпоручик от соседей, подсобить просят, — унтер Довженко то ли честь отдавал, то ли прикрылся рукой от ветра.

— Кто таков? Давай его ко мне.

Низкорослый офицер в куртке подозрительно знакомого покроя приподнял заиндевевшие усы, явив миру синие от стужи губы, и представился:

— Командир роты аэродромного обслуживания Киевского отдельного авиаотряда подпоручик Гильшер. — Промерзший авиатор увидел необычный наряд стоявшего перед ним военного и нерешительно добавил. — Господин штабс-капитан, вы из наших?

— Командир 3-го батальона 121-го пехотного полка Дорожинский. Коль интересно, бывший курсант Гатчинской офицерской школы. Пойдем, как вас по имени-отчеству? Милости прошу, Юрий Владимирович, отогрейтесь, там подумаем, чем помочь с вашей напастью.

Отменив землеройную инспекцию, комбат отпоил подпоручика чаем, под который военные приняли остатки привезенной пензенцами водки, — завтра уже предстоит глушить себя китайской бурдой.

— Рассказывай, подпоручик, что занесло вас из солнечной Киевщины в нашу мясорубку?

— Рядом с вами приказано летное поле подготовить.

— Здесь будет базироваться весь авиаотряд? Не чинись, Юрий Владимирович, тут военные тайны из вагончика Куропаткина до солдатских окопов докатываются меньше чем за сутки. Тем более со старым авиатором, который тебе помогать будет, не пристало секретничать.

Гильшер вздохнул. Фронтовой бардак угнетал его привыкшую к порядку германо-русскую душу.

— Весь. Как ветер стихнет, велено перегнать остатки Порт-Артурского отряда и слить с нашими. Киевские сейчас на станции, там тоже подготовили полосу. Как машины соберут, перелетят ближе к фронту.

— Юрий, это же под четыре десятка машин, полоса метров пятьсот, стоянки, рулежка, углубления под топливные танки. Твоей роте месяц работы по такой погоде. Там, наверху, вообще понимают, что они накомандовали?

— Зачем понимать. Приказ отдан, это уже наша проблема, а не их.

Офицеры замолчали. Любимое занятие русских — костерить начальство — оставалось таковым и в Маньчжурии, особенно когда начальством служит штаб Куропаткина. У японцев генералы — орлы, особенно Ногу, у нас одно слово — куропатка. Тьфу.

— Станислав Фадеевич, сколько у вас налета?

— Ерунда. Шестнадцать часов.

— А самостоятельных?

— Все. Тогда не было двухместных учебных машин. Двадцать девять вылетов.

Аэродромщик завистливо вытаращился.

— М-да. Я шесть рапортов написал о переводе на летную. Хотя бы летнабом. Не пущают. Теперь и с аэродромных турнут, что чуда не родил.

Пехотинец подумал минуту и решился.

— Довженко!

— Я, вашбродь.

— Офицеров и унтеров ко мне, быстро.

Через десять минут крохотное китайское строение начало заполняться шинелями, башлыками, резким запахом сапог и уже несколько суток не мытых военных тел. Исторические решения принято именовать как-то по названию населенного пункта, вроде «Военный совет в Филях». Жалкое скопище глинобитных хижин на карте ничем не поименовано, а китайцев не спросишь, как сей париж зовется, — выгнали их.